Вездесущая реклама проникает в достаточно неожиданные сферы. Теперь даже утвержденную программу Минздрава для наркозависимых по законам рекламного жанра нужно обязательно «продвинуть». Что это: поиск клиентов или борьба за общественную лояльность?

    НА прошлой неделе меня пригласили на презентацию проекта социальной рекламы: «Имеют ли право наркозависимые на поддержку?».
— Реклама нужна для того, чтобы побудить что-нибудь купить, — размышляла я, вглядываясь в экран монитора. — Социальная же реклама «продает» социальные нормы и установки. Так сказать, образцы поведения.
    Что же за новый образ наркозависимого хотят предложить обществу? Недолго думая, я решила посетить мероприятие.
    За овальным столом информационного агентства собрались: Елена Кучерук, представлявшая международный фонд «Возрождение», Ирина Сухопарова из организации родителей наркозависимых «Надежда», главный нарколог страны Анатолий Виевский и двое участников программы заместительной терапии Павел Куцев и Ольга Беляева.
— По статистическим данным, у нас в стране 450 тысяч человек наркозависимых, а на самом деле их гораздо больше, — взволнованно рассказывала Ирина Сухопарова, мама наркозависимой. — Это не люди второго сорта. Они имеют право на адекватное лечение, на жизнь, на доступ к заместительной терапии. Мы будем добиваться и поддерживать программу, которая дает возможность нашим детям жить и лечиться, вернуться в семью, в социум.
    Далее слово передали главному наркологу МОЗ Украины Анатолию Виевскому, который признался, что представляет «большую группу людей внутри системы охраны здоровья, которая бы хотела, чтобы наша страна Украина руководствовалась цивилизованными решениями». Осталось только непонятным: чего Ирина Сухопарова собирается добиваться, если программа заместительной терапии на основе метадона длится уже четыре года и всячески поддерживается государством?
   Такой вот информационный «казус».
    Главный нарколог заверил, что заместительная терапия имеет отменную научно-доказательную базу.
— Теперь мы предлагаем нашим больным качественный продукт, проверенно качественный. Это сейчас уже подтверждает украинский опыт, — утверждал господин Виевский, почему-то избегая термина «метадон» и дипломатично называя его «продуктом».
    Хотя зал был почти полон, но журналистов среди публики оказалось немного. На их лицах, в отличие от их соседей — представителей международных благотворительных организаций, читался скорее скепсис, а вовсе не благолепие. Как того, видимо, хотелось организаторам.
   На вопрос журналистов: «Почему на пресс-конференцию не пригласили противников метадона?»  Виевский несколько путанно ответил: «Не все, что кажется лагерями противостояния, есть лагеря противостояния». Что он имел в виду? Возможно, это был намек на то, что на метадоновой терапии так или иначе завязаны все наркологи, а спорят они лишь для вида? И еще одна последовала фраза:  «Я не пропагандист, я врач». Зачем же, спрашивается, тогда он пришел на пресс-конференцию, да еще и доказывал, что «продукт качественный»? Разве это не пропаганда?
    Представители СМИ попытались выяснить, кто и как долго будет спонсировать эту программу. На что получили очень уклончивый ответ, дескать, пересылают метадон пока как гуманитарную помощь. Почувствовав сомнения прессы, главный нарколог попытался зайти с другой стороны.
— В Иране при таком же фактически количестве населения уже сейчас 60 тысяч участников заместительной терапии, — аргументировал Анатолий Николаевич.
    У нас пока эту терапию проходят 1950 человек. В следующем году эта цифра увеличится до шести тысяч, еще вдвое эта цифра вырастет к 2012 году.
— Так что, нужно стремиться к этой цифре? — возмутилась одна из моих коллег и, не дождавшись ответа, демонстративно вышла из зала. А на задних рядах началось шушуканье — представители фонда «Возрождение» пытались выяснить, какое издание она представляет.
    «ВЕДОМОСТИ» подлили масла в огонь своим вопросом: «Предполагает ли заместительная терапия постепенный отказ от наркотика. И сколько длится этот процесс?»
    Ответил участник заместительной терапии Павел Куцев: «Для меня наркомания — это тюрьма, потеря родителей, смерть близкого человека, это жизнь с вирусом иммунодефицита. Метадон — это выход. Это возможность жить. А вы вопрос сводите к зависимости…»
     Понимаете, о чем идет речь? А о том, что метадон никакое не лечение от наркозависимости, а, наоборот, предполагает такую зависимость и опирается на нее. Господин Виевский, опережая вопрос, связанный с возможностью использования метадона за пределами наркодинспансеров, поспешил заверить:
— Я говорю про медицинскую практику. Я не имею отношения к уличному метадону, я не даю его случайным людям. Я гарантирую вам, что от моего назначения не будет хуже. Я его назначаю.
     Почему-то участники пресс-конференции решили, что автор этих строк противник заместительной терапии. Пару иностранцев, сидевших в первом ряду рядом с переводчиком, то и дело оборачивались. Крупная дама, как мне показалось, заискивающе улыбалась. Как выяснилось после пресс-конференции, это была Луиза Свон. Некогда радиожурналистка Би-би-си, а теперь сотрудница фонда Джорджа Сороса. Свою миссию на этом мероприятии она пояснила тем, что изучает мнение журналистов относительно метадона во всем мире.
     Далее я попыталась выяснить, почему не все наркологи положительно оценивают метадон. Я привела в пример опыт русскоговорящего немецкого нарколога, который работает в Берлине. По его мнению, метадон необходим очень небольшой группе людей с очень большим стажем, у которых нет никакого шанса вернуться в социум.
— Для этого не надо ехать в Германию, чтобы послушать эти глупости русскоговорящих наркологов, — отбрил господин Виевскиий, сделав почему-то упор на языке общения. Мол, они там «русскоговорящие». А мы здесь украинцы. Интересно, что во время пресс-конференции главный нарколог говорил только по-украински, но после ее окончания вдруг перешел на русский. Эта деталь, конечно, не имеет отношения к заместительной терапии, но она — хороший индикатор искренности.   Потому у меня и сложилось впечатление, что информация, касающаяся программы для наркозависимых, имеет два лица: одно официальное, другое — реальное.
    Я попыталась выяснить, какая все же поддержка нужна участникам программы. И спросила у Ольги Беляевой: «Будут ли с наркозависимыми работать психотерапевты?» Ольга не ответила, но искренне призналась: «Мне сейчас очень важно, чтобы сохранилось лекарство, ваше отношение — это ваше отношение. Вы имеете на него право. Здесь вопрос в том, насколько человеку надо, чтобы, когда он приходит за лекарством, в его жизнь вмешивалось огромное количество людей». (Это можно расценить как косвенное признание — мол, психотерапевты нам не нужны, нам и так хорошо.)
    Журналист с телеканала «Тонис», такой же неспециалист в этой теме, как и автор этих строк, недоумевая, спросил: «Разве лечение метадоном, это не то же самое, что лечить алкоголика алкоголем?»
— Это абсурд, — рассердился Анатолий Николаевич. — И что вам оттого, что у вас в крови все время циркулирует некоторая доза алкоголя. Вы пугаетесь? Не спите ночами? Не надо делать из химических веществ врага. И вообще поменьше врагов в жизни. И побольше мудрых решений.
     Это упрек журналистам. Но мы не ищем врагов. Просто хотим понять, где грань между дискуссией по острой социальной проблеме и банальным продвижением товара. Так есть ли разница между метадоном и колбасой?

 

   Заместительная терапия — программа социализации инъекционных наркоманов, путем легальной выдачи наркотика. Она предполагает постепенное снижение дозировки и возможность полного отказа от употребления допинга.
    Метадон — это синтетический опиоид, обладающий наркотическими свойствами. Характеризуется низкой стоимостью, под контролем врача применяется орально. Вместе с тем в уличных условиях измельчается и вводится внутривенно.

 

           Объективна ли «объективная реальность»?
    Когда о чем-то говорят как о панацее, не имеющей противопоказаний, замалчивают последствия и опыт других стран, то это скорее попахивает манипуляцией общественным сознанием.

 

    КАК пример, применение метадона в наркологии. На эту тему спорят уже больше 30 лет наркологи всего мира. Одни — категорически «за». Другие — частично «за». Первые подтверждают свое мнение тремя доводами. Во-первых, эта терапия необходима тем наркоманам, кто колется героином больше десятка лет. У них — неизлечимая болезнь. И этих людей не надо толкать на преступление, связанное с элементарным отсутствием денег на очередную дозу. Безопаснее для них и общества — контролируемое употребление синтетического наркотика в медучреждениях. Эта мера, безусловно, влияет и на распространение ВИЧ/СПИДа. Так как считает, что инъекционный наркоман, вступивший в программу заместительной терапии, уходит от привычной среды общения и не продолжает колоться с коллегами по несчастью… Общими шприцами.
    Казалось бы, общество должно облегченно вздохнуть. Ура, наркоманы пристроены, распространение вируса иммунодефицита значительно снизится! Но почему-то дискуссии продолжаются. Если поинтересоваться данными в Интернете, то обнаруживается подводная часть верхушки «метадонового айсберга». Например, в Литве после введения метадоновой программы количество наркоманов увеличилось в восемь раз. Эти данные взяты из выступления председателя комиссии сейма Литвы по предупреждению наркозависимости Рамуне Висоцките. А в соседней Белоруссии с введением метадоновых программ метадон приобрел большую популярность, чем героин. В 2004 году его было изъято в 3,5 раза больше, а героина — в два раза меньше, чем годом ранее. Или вот еще: «В США в период с 1999 по 2004 гг. количество зарегистрированных смертельных случаев, связанных с потреблением метадона, выросло на 390%». И многое другое.
    Конечно, можно предположить, что такую «обличительную» информацию распространяют по заказу международного наркосиндиката. Такова, например, версия благотворительных организаций, занимающихся поддержкой метадоновой терапии. Кстати, в нашей стране в связи с наркомафией обвиняют — кого бы вы думали? — известнейшего психиатра Семена Глузмана и небезызвестного генерала СБУ Кравченко, которые несколько лет назад активно выступали против метадоновой программы. Притом, как помнится, их главные опасения касались не столько самого метадона, сколько контроля за его распространением. Элементарное опасение: чтобы синтетический наркотик не «вышел» за пределы наркодинспансеров и не появилась еще одна зависимость — метадоновая.
    Кравченко и Глузман — выступали по собственной инициативе. А вот популяризаторы программы метадоновой терапии получают финансовую помощь фонда Джорджа Сороса, к примеру, насколько мне известно, одна из таких общественных инициатив «Объективная реальность».
    Не получается ли так, что в борьбе за права наркоменьшинства мы рискуем общественной безопасностью? Например, подростками, которым могут «предложить» метадон старшие товарищи?   И если у нас нет другого выхода, чтобы помочь многолетним наркозависимым и приостановить эпидемию ВИЧ/СПИДа, то какие меры приняты для того, чтобы метадоновая программа принесла именно планируемые результаты? И без побочных эффектов, о которых наше общество не предупреждали.