Как уже всем известно в нашей стране впервые появилась ГОСУДАРСТВЕННАЯ СТРАТЕГИЯ В НАРКОПОЛИТИКЕ. Ее разработчиком является все та же Госслужбв по контролю за наркотиками (ДСКН, если  по-украински). Интервью с ее руководителем В Тимошенко предлагается вашему вниманию. Материал довольно обширный. Можно было бы ограничиться только сказанным о ЗПТ. Но чтобы понять, куда движется наша страна и каких перемен в ближайшем будущем нам ожидать (в т.ч. и в отношении ЗПТ), нужно понимать стратегию в целом.                                                                                         

Парадокс украинской наркомании.                                                 Парадокс — наркомания в Украине с каждым годом только набирала обороты, при этом никакой эффективной наркополитики в нашей стране до недавнего времени не существовало. И вот наконец, через 21 год, у нас появляется Национальная стратегия в отношении наркотиков, которую разработала Государственная служба по контролю за наркотиками — ведомство молодое, но очень амбициозное. В чем суть стратегии, для чего ДСКН понадобились функции правоохранительного органа, почему метадоновая программа в Украине не дает должного эффекта — об этом в интервью «ЗиБ» рассказал глава службы Владимир Тимошенко.

— Владимир Андреевич, ДСКН недавно представила проект Национальной стратегии по наркотикам (на период до 2020 года). В чем суть этой стратегии? Каким образом вы планируете улучшить ситуацию в этой сфере?

— Начнем с того, что Украина на всем евразийском пространстве оставалась единственной страной, которая не имела собственной стратегии наркополитики. И вообще понятие наркополитики как таковой у нас тоже не было. Ведь это важно, это отношение государства к проблеме наркотиков. Нельзя сказать, что в Украине вообще ничего не делалось. МВД, СБУ, таможня боролись с этим явлением, существовал комитет при МЗ — все эти службы выполняли какие-то функции в сфере контроля за оборотом наркотиков. Но при этом единого государственного подхода, позиции, плана не было.

Писались программы, согласно которым давались указания органам внутренних дел — по борьбе с нелегальным оборотом наркотиков, МЗ — относительно реабилитации и ресоциализации наркозависимых. Но все это было нецентрализованно, хаотично.

Украина, например, вслед за многими странами присоединилась к программе заместительной поддерживающей терапии. К ее выполнению присоединился Минздрав. Но при этом в МВД были свои отношение и позиция по этому поводу. Кто-то из ученых заявлял, что нельзя лечить наркоманов наркотиками, другие утверждали, что это панацея и ничего лучшего в мире нет. В государстве возникла ситуация, острее, чем в басне Ивана Крылова «Лебедь, Рак и Щука». Различные ведомства, различные структуры, не говоря уже об отдельных ученых, чиновников, имели свое мнение. И не было четкого представления о том, в каком направлении идти. Если в лодке каждый гребет как захочет, курс невозможно определить. Наверное, кто-то должен отдавать команды, чтобы все дружно гребли в одну сторону. Для того чтобы в государстве все министерства синхронно работали, видели перспективы, и нужна общая стратегия и один координационный орган. Наша стратегия определит генеральную линию направления. А затем в соответствии с ней на каждый год будут разрабатываться поэтапные планы действий, в которых каждому ведомству распишут, что и в какой срок необходимо сделать для реализации стратегических установок, чтобы достичь поставленных целей.

— То есть ваш орган будет консолидационным и координационным в реализации этой стратегии?

— Он и является консолидационным и координационным. Указ Президента № 457 четко говорит о том, какие у ДСКН полномочия и функции. Мы являемся организаторами. Мы — не участники борьбы с незаконным оборотом, но определяем политику и координируем работу всех ведомств. А стратегия — это та база, та основа, которая для этого необходима.

— Может ДСКН давать какие-то указания, рекомендации другим ведомствам, работающих в этой же сфере, например МВД? Достаточно ли у вас сейчас полномочий?

— Указаний мы не можем давать. Ни они нам не могут, ни мы им. Но давать рекомендации, как координационный орган, согласовывать работу других служб — мы можем. И последнее слово в этом вопросе остается за нами. Собрав всю палитру мнений различных министерств и ведомств, мы предлагаем Президенту, Правительству страны тот или иной путь решения проблемы, который после его принятия становится государственной позицией.

Какие-то противоречия, конечно, останутся, так же, как ведомственные интересы. Важно не дать различным службам и организациям действовать по своему усмотрению. Они должны знать, к какой цели движутся, какие правовые рычаги можно задействовать для достижения этой цели, какие должны быть выработаны механизмы согласования разночтений. Это, собственно, и дают нам стратегия и ДСКН.

— Не так давно вы направили в Кабмин законопроект, предусматривающий предоставление службе статуса правоохранительного органа со всеми вытекающими отсюда последствиями — существованием в ее структуре оперативных служб, следствия и т.д. Какие, на ваш взгляд, шансы, что этот закон будет принят?

— Во-первых, законопроект был представлен в соответствии с указом Президента. В нем четко записано, что нашей службе должно быть предоставлено право на оперативно-розыскную деятельность для того, чтобы эффективно бороться с предложением наркотиков. Из чего мы исходили? Не из того, как бы этому ведомству получить больше рычагов влияния. Я пришел сюда из правоохранительных органов и знаю и ту головную боль в случае предоставления ДСКН права на проведение оперативно-розыскной деятельности, и ту степень ответственности перед обществом и руководством страны, которая ляжет на наши плечи.

Однако дело в том, что мы понимаем, с кем нам предстоит бороться. Мы знаем, что это зло не пассивное. Доказательством является тот факт, что специально созданное подразделение МВД по борьбе с незаконным оборотом наркотиков очень быстро потерял способность эффективно решать поставленные перед ним задачи. Это похоже на ситуацию с врачом, который, часто контактируя с тяжелобольным, сам рискует заразиться. Мы не учли такого момента, когда создавали одно монопольное подразделение в МВД, хотя и руководствовались благородными целями. Нужно знать специфику этой работы, особенности психологии данного контингента — наркодилеров, наркоманов. Мы говорили о том, что создадим подразделение работников, специально научим профессионально бороться с этим злом. Но не учли, что зло активно защищается. И первый способ защиты — сделать своими союзниками тех, кто с ним борется. В этой среде вращаются огромные деньги, что позволяет преступникам откупаться, включая и представителей закона. БНОН в этом плане очень уязвим. Приходили новые министры и меняли всех поголовно, но через некоторое время они наблюдали ту же картину и снова арестовывали людей целыми отделами. Проку мало. Где же выход? Признать полное поражение правоохранительных органов?

Страны давно изучающие эти проблемы, нашли иммунитет от такой заразы. Вопросами борьбы с наркобизнесом должны заниматься несколько правоохранительных органов независимо друг от друга. Каждый оперативный орган имеет свои источники в этой среде, свои объекты, находящиеся в разработке. Каждая служба знает своих «подопечных». А значит, любая попытка «сращения» работника правоохранительного органа с наркодилером рано или поздно будет обнаружена представителями иного органа.

— Которые тоже могут быть коррумпированными …

— Дело в том, что все работники органа не могут быть коррумпированными … Когда представители одного ведомства берут под контроль наркодилера, они не знают, что его «покрывает» работник другого органа. При разработке оперативники «пасут» объект, контролируют все его контакты. И в ходе этой работы оперработник вдруг выходит … на коллегу из другого ведомства. А это скрыть уже нельзя, потому что факт зафиксирован работниками внешнего наблюдения, в записях телефонных разговоров. Это знают уже десятки человек. А завтра работники другого органа выйдут на коррумпированных коллег. Таким образом происходит взаимное очистки.

Именно поэтому мы не видели другого пути, кроме как нарушить имеющуюся монополию. При этом мы также понимаем, что сегодня не так-то просто найти несколько тысяч человек, которые знакомы с оперативно-розыскной деятельностью и имеют стойкий антикоррупционный иммунитет.

На платформе «человекоцентризма»

— И все-таки не могли бы вы назвать ключевые положения будущей стратегии, в ней есть что-то принципиально новое?

— В нашей стратегии совершенно новая платформа, ведь в Украине раньше не было ничего подобного. Мы называем ее «Человекоцентризм». В этом случае в триаде «государство — общество — человек» каждую конкретную личность, в том числе и наркозависимого, его права, свободы, здоровье мы ставим на первое место. Так уж получилось, что этот человек зависим от определенных химических веществ. Как это произошло (по неосторожности, глупости, с помощью других людей) — уже неважно. Но то, что он оказался в этом статусе, еще не означает, что он априори преступник. Следующее в этой триаде — общество, государство должно защищать. Ведь наркозависимый часто не просто уязвим сам, он еще представляет угрозу обществу своим неадекватным поведением, возможными преступными проявлениями, опасностью инфицировать окружающих сопутствующими болезнями (ВИЧ, туберкулезом, гепатитом).

И все же необходимо, чтобы мы меняли подход к наркозависимому в обществе, чтобы его не рассматривали как преступника, как человека, который является персоной нон грата. Важна позиция понимания, терпимости, сопереживания. Здесь как нигде необходимо вспомнить христианские заповеди.

— Но Украина долгое время была частью тоталитарного государства. Отсюда вытекает и отношение к наркоманам — политика была направлена в основном на наказание, общество их отторгало, эти люди изначально рассматривались как преступники и асоциальные элементы. Каким образом можно изменить эту тенденцию?

— Дорогу осилит идущий. Мы ее изменим, если будем идти предложенным нами путем. Над проектом стратегии в ДСКН работали не один месяц, и даже не один год. Лично я к ней шел 20 лет. Я изучил все стратегии в США, России, Германии и т.д. Мы привлекли к работе не только наших лучших специалистов в области медицины и права, но и экспертов ООН, Совета Европы (группа Помпиду), национальных экспертов других стран. С одной стороны, плохо, что мы позже всех принимаем такой акт, а с другой — в этом есть свои плюсы, поскольку мы смогли учесть и сильные, и слабые стороны всех мировых стратегий, понять, что действительно является эффективным и дает результат, а от чего можно отказаться. Наша стратегия получила очень высокую оценку у всех экспертов. В разработке участвовало много общественных организаций, мы проводили общественные слушания, собирали и медиков, и психологов, и социологов, и педагогов, и правоохранителей, и чиновников — и в результате получили надежный, выверенный документ.

Чтобы изменить отношение общества, нужно выработать соответствующую политику в государстве. По сути, новый документ — это способ поведения чиновников, это восприятие обществом наркозависимых, диалог с ними. Все это прописано в стратегии, а она уже будет менять наше сознание и детерминировать наши действия.

— Она для этого задействует какие-то инструменты?

— Стратегия, как и Конституция, имеет более декларативный характер, но при этом устанавливает подзаконным актам рамки их срабатывания, детализирует, как ключевые нормы должны реализоваться на практике. В этом ее главная роль и значение. Стратегия должна многое изменить в мировоззрении чиновников, общества и в первую очередь самих наркозависимых. Мы говорим о том, что в их среде ключевым понятием остается стигма. Они загнаны в тень, воспринимают государственные структуры и общественные организации как враждебные к ним. Они прячутся еще с советских времен, когда было наказание за употребление наркотиков. О каком диалоге при такой ситуации может идти речь? Ведь каждый наркопотребитель — это чьи-то сын, дочь, брат, сестра, друг!

— Кстати, ваша служба предложила отменить уголовную ответственность за хранение малых доз наркотиков для собственного употребления …

— Замечу, что речь идет о отмене не ответственности, а уголовного преследования. Получается очень странно: если наркоман успел принять дозу, то его не накажут. Если эту же дозу найдут у него в кармане, то его привлекут к уголовной ответственности. Мы говорим о том, что этот подход нужно пересматривать. Здесь время вспомнить о том, что во многих странах в таких случаях практикуется так называемая альтернативная ответственность, то есть в случае, когда речь идет не о наркодилере, а о потребителе, то вместо уголовного наказания за обнаружение у него, например, незначительного количества наркотического вещества для личного употребления предлагается пройти курс лечения от наркозависимости и сопутствующих заболеваний.

Стратегия даст платформу для переработки всего законодательства. Оно станет более гуманным к наркопотребителям и будет не меньше, если не больше, строгим к наркодилерам. Сегодня и наркоман, и наркодилер, будучи задержанными, оказываются в равной ситуации. Последний — даже в более выигрышной, потому что у него есть средства, чтобы откупиться. А наркоман несет ответственность «за себя и за того парня». Правоохранители часто, сажая наркопотребителей, считают это борьбой с распространением наркотиков. Наша стратегия разграничивает эти две категории. Мы рассматриваем потребителя не как преступника (асоциальный элемент), а как больного.

— Но здесь трудно разделить эти моменты. Наркомания — одновременно и медицинское и социальное явление, и наркоман, будучи больным человеком, представляет собой еще и угрозу для общества.

— Да, здесь, без сомнения, есть элементы, которые выливаются в асоциальное поведение. Скажем, в Германии эффективность лечения наркозависимых определяется следующим образом: до определенного времени этот человек не был плательщиком налогов и вдруг, с какого-то момента, начинает их платить. Значит, пошел работать, уже не паразитирует.Например, наркопотребитель в США, на которого распространяется действие программы заместительной поддерживающей терапии, может пойти учиться, работать, употребляя то же метадон. Соответственно, этот человек уже рассматривается обществом не как асоциальное лицо, а как больной, который имеет зависимость от определенных препаратов. Если государство заинтересовано в том, чтобы интегрировать такого человека в общество, сделать его полноценным гражданином, то должна работать над ресоциализацией, реабилитацией — поддерживать человека некоторое время даже после того, как он прошел детоксикацию.

Чем еще сильна наша стратегия?. Борьба с наркоманией — это борьба с предложением и спросом. Ранее мы боролись преимущественно с предложением: правоохранители ликвидировали нарколаборатории, уничтожали посевы наркосодержащих растений, задерживали контрабанду. Но есть еще и борьба со спросом, для этого необходимо работать с обществом, чтобы граждане делали сознательный выбор в пользу жизни без наркотиков, осознавали всю пагубность и опасность экспериментов с наркотиками на своем здоровье. Что нужно наркодилеру? Рынок сбыта. Если здоровая часть общества будет активно отторгать наркотики, предложение не найдет спроса, и это сделает наркобизнес бесперспективным. Сегодня же, к сожалению, этот  рынок  развивается, и в то же время он наиболее опасный и криминальный.

Метадоновая терапия: за и против

— В Украине действует программа заместительной поддерживающей терапии — наркозависимые принимают метадон, бупренорфин. При этом эффективность ЗПТ вызывает в обществе множество споров: существует мнение, что наркоманов просто «пересаживают» с одного опасного наркотика на другой, который ничуть не менее опасен.

— Лично у меня трансформация отношения к такому понятию, как заместительная поддерживающая терапия, происходила постепенно. На первых порах я был под влиянием таких тезисов: нельзя же алкоголизм лечить водкой, как же можно наркоманию лечить наркотиками? Кажется, что это нонсенс. Но, когда я стал общаться со специалистами, наркологами-практиками, мое отношение к этому явлению изменилось. В том же институте NIDA (США), который очень серьезно исследует наркоманию, воздействия психоактивных веществ на мозг, мне рассказали, что метадон, хотя и является производным опиата, все же существенно отличается от природных опиоидов — морфина, героина. Последние дают ощущение эйфории, наркотический эффект, а метадон только подавляет физиологическую зависимость, снимает абстинентный синдром. И есть возможность, уменьшая дозу, постепенно уходить от употребления наркотиков без проявлений ломки.

— Я что-то ни разу не слышала о наркомане, который завязал благодаря метадоновой программе.

— А вы и не могли слышать, потому что у нас оперируют определенными цифрами, но когда я попытался разобраться, выяснилось, что эти цифры не персонифицированы. Если провели операцию, например, по замене сердца, то речь идет о конкретном человеке. Наркозависимые сегодня в Украине, к сожалению, безликие.

Вот простая ситуация: организация «Международный альянс по ВИЧ / СПИД в Украине», который отвечает за организацию ЗПТ в нашей стране постоянно обращается во все инстанции с письмами о том, что не выполняется утвержденный Президентом в 2005 году план охвата наркозависимых программой ЗПТ. Какой выход из ситуации? Конечно же — популяризация программы среди наркозависимых и их родственников. А кто это лучше сделает, чем бывшие пациенты ЗПТ, которые вылечились? Но я их не вижу. Спросите почему? Скажу вам так: к сожалению, то, как у нас воплощалась в жизнь программа ЗПТ, не дает возможности четко прослеживать ее эффективность. Ведь нельзя ограничить все одним показателем: вышел на ноль, забыл о наркотиках. Где вы видели хотя бы одного больного, которого вылечили и дали ему абсолютное здоровье? Вводя какие-то препараты, ему «посадили» печень или почки, ослабили иммунитет, но он при этом может жить, работать. А метадоновая терапия вообще не является однофакторной: вылечился — не вылечился. Наркоман похож на больного сахарным диабетом, которому нужно все время делать инъекции инсулина. Однако есть и отличие: человек при желании может легко отказаться от метадона. Мы можем снять физиологическую зависимость, но у человека остается привычка, психологическая зависимость. И вот для того, чтобы от нее избавиться, необходимо делать это не только с помощью метадона или бупренорфина. Должны работать психологи, социальные работники, родственники. Нужно менять среду наркозависимого. Человеку трудно бросить курить в окружении курящих. То же и с наркотиками. Возможно, родителям нужно сменить место жительства, переехать в другой город, если они хотят спасти ребенка, вырвать ее из этого болота. И это тоже элемент терапии. Дорогой элемент, с которым не сравнится стоимость метадона или бупренорфина. Но у нас о нем обычно забывают.

— Из ваших слов можно сделать вывод, что сегодня в Украине программы реабилитации и ресоциализации наркозависимых не работают. Вы считаете, в этом причина того, что ЗПТ у нас пробуксовывает?

— Действительно, анализ показывает, что ЗПТ не находит продолжение в реабилитации и ресоциализации. В большинстве случаев все ограничивается «скармливанием» наркоманам бупренорфина и метадона. Нам пытаются выдать элемент, часть целого — за целое. Дело в том, что заместительная терапия у нас есть, а поддерживающей — нет.

Теперь у нас вообще стараются не использовать этот термин, вместо ЗПТ — опиоидная терапия. Потому что мы стали спрашивать: а где же поддерживающий элемент, вы же должны не только дать наркозависимому метадон, но и сменить обстановку, трудоустроить его, провести работу с родственниками? А ответить на это нечего.

— Кто в Украине реализует эти программы?

— Врачи на базе определенных клиник с участием общественных организаций, таких как уже упоминавшийся мной «Альянс» и другие.

— Кстати, есть мнение, что лоббируют те же метадоновые программы фармацевтические фирмы, которым они выгодны.Вы с этим согласны?

— Фармацевтические фирмы всегда заинтересованы в том, чтобы сбыть свою продукцию, будь то наркотики или средство от прыщей или изжоги. Для них главное — продать. Поэтому они будут лоббировать любой препарат. Вы включите телевизор и посмотрите рекламу. В аптеке раньше было несколько десятков препаратов, а теперь все прилавки завалены, глаза разбегаются от такого изобилия. Но сколько бы рекламировали тот или иной препарат, если я знаю, что он мне не нужен, я его не куплю.

К сожалению, приходится констатировать: ЗПТ в Украине не работает, и дело здесь не в метадоне или бупренорфина. Мы с коллегами обсуждали, что делать, как найти выход из ситуации. И вроде бы нашли. Сейчас запускаем 2-3 пилотные комплексные проекты ЗПТ в том виде, в котором она должна быть в идеале.

— Расскажите подробнее об этих проектах. Кто их финансирует?

— Нам помогают международные организации. В частности, у нас достигнута договоренность с Управлением по наркотикам и преступности ООН, со Всемирным банком. Мы планируем собрать фокусные группы, в них будут представлены врачи — и наркологи, и те, кто лечит СПИД, туберкулез, гепатит С, и психологи, и правоохранители, которые должны отслеживать поведение наркозависимых, и социальные работники, которые должны помочь им трудоустроиться и социализироваться .

Сначала нашим специалистам прочтут лекции в Украине, потом мы отправим их за рубеж, чтобы они собственными глазами увидели, как работают аналогичные центры там. Как контрольные планируется взять 2-3 группы по 100 человек, работа с которыми будет вестись по всем канонам ЗПТ. Параллельно наблюдать две сотни человек, которые добровольно лечатся без метадона, бупренорфина, посмотрим на их результаты. Возьмем еще столько же тех, которые отказываются от лечения и идентифицируются как наркопотребители со стажем, и также проследим их поведение, отношения с законом.

И в результате определим, сколько людей, которые лечились по той или иной программе, образно говоря, завязали, сколько уменьшили дозу, сколько пошли работать, учиться, посещают пункты ЗПТ и все еще потребляют метадон, отказавшись от незаконных наркотиков, у кого есть конфликты с законом, или вылечили они туберкулез, гепатит и т.д. Сколько человек умерло, вылечилось, у скольких диагностированы новые болезни. И тогда сравним результаты и придем к какому-то выводу. Здесь очень непростая технология, но мы хотим ее применить на практике.

В США участниками таких программ становятся больные СПИДом наркоманки, которые находятся под действием метадоновой программы и рожают потом здоровых детей — не наркоманов, НЕ ВИЧ-инфицированных. Этим женщинам помогают с жильем, работой, социализацией.

— Это, конечно, прекрасно. Однако, насколько я знаю, в США действуют постоянные государственные программы. А у нас, скорее всего, это будет разовая акция …

— Мы хотим показать, что это можно и нужно делать. А наносное, блеф можно отбросить, чтобы не тратить на это средства и силы.

— Однако такие программы достаточно дороги. Думаете, государство выделит деньги на реабилитацию наркозависимых?

— Если в государстве научатся считать, тогда — да. В США, например, считать умеют. Американцы вообще прагматичные люди.И они подсчитали, что содержания одного наркозависимого в тюрьме обходится дороже, чем содержание на государственном пансионе одного студента Гарвардского университета. То есть идти по пути репрессий, наказаний и отправки наркопотребителей в места не столь отдаленные — неэффективно и разрушительно для общества. Думаю, мы тоже должны понять это.

Если исходить из тезиса, что наше государство жадное или бедное … Что же, если поумнеем, то не будем такими бедными. Мы просто не хотим считать. Мне иногда действия наших госструктур напоминают поведение 5-летнего ребенка, которому не хватает 5 копеек на мороженое, он идет по улице, ищет мелочь, вдруг видит червонец, переступает через него и идет дальше в поисках 5 копеек. Он монету ищет, а не бумажку. К сожалению, наши чиновники в погоне за монетой порой не видят под ногами купюр.

Если человек спасен, возврращен к нормальной жизни, это означает, что многие угрозы для здорового общества сняты, устранены риски инфицирования других людей и рецидива криминального поведения наркозависимых. Мы этого не учитываем.

— Я слышала, что в последнее время традиционная инъекционная наркомания начинает сдавать позиции так называемой аптечной. Это действительно так?

— Дело в том, что в последнее время появляется все больше медпрепаратов, которые синтезируются, в том числе и из компонентов психоактивного действия. При правильном применении — это лекарства, и порой очень нужные. Вместе с тем развивается не только наркология, но и знания о том, как можно выделить из этих лекарств психоактивное составляющее.Информацию об этом можно найти даже в Интернете. Ненужные компоненты отсекаются, а нужное вещество собирается в такой концентрации, которая может вызвать наркотическое действие.

Тот же дезоморфин, или «крокодил», как его называют наркоманы, делается на основе медицинских препаратов с содержанием кодеина. А кодеин содержится во многих обычных лекарствах: сиропах от кашля, таблетках от головной боли и т.д.. Мы сначала пошли путем уменьшения количества активного вещества в единице препарата. Если, например, раньше кодеина было 30 единиц в таблетке, то теперь его «потолок» — 10. Если раньше достаточно было 4 таблеток, чтобы получить 120 единиц и наркотический эффект, то сейчас для этого нужно 12 таблеток. А каждая таблетка имеет свою цену. Теперь наркоман платит за свое удовольствие втрое больше… А где он берет эти деньги? Больше крадет? Т.е. такой подход неэффективен.

Приведу статистику Минздрава: за последние 10 лет аптечная наркомания выросла в 5 раз, а опиоидная на 10% сократилось.

Почему аптечная наркомания набирает обороты? Потому что это доступно и безопасно. Можно прийти в аптеку и без проблем все купить. Существует несколько возможностей, чтобы устранить фактор доступности и сократить немедицинское потребление таких препаратов. Это возможность рецептурного отпуска лекарств, или учета, когда заводятся специальные реестры и в них указывается, кому сколько продано этих медикаментов.

Только такие рекомендации создадут неудобства для законных потребителей, которым придется получать рецепт, чтобы купить микстуру от кашля. В селе это может быть сложно.

Какая задача стоит перед нами? Обеспечить доступность препаратов для больных, нуждающимся, и исключить возможность потребления таких препаратов теми, кому не положено. И мы не должны эту грань переступать. Поэтому мы вместе с Минздравом, учеными, наркологами, общественностью, фармацевтами стоим перед проблемой, думаем, как найти выход из ситуации.

— Какие критерии для изменения перечня наркотических веществ?

— На этот раз нужно находить баланс. И мы его ищем.

Какова процедура? Есть научно-экспертный совет при ДСКН. Прежде чем принять решение и внести любой препарат в список подконтрольных веществ, мы проводим консультации со всеми — Академией наук, учеными, министерствами, ведомствами. И после этого выносим решение на Кабмин — уже согласовано, со всеми визами. Однако бывает так, что мы «отыгрываем» назад и исключаем вещества из списка, если выясняется, что они не являются предметом активного употребления наркозависимых, но при этом из-за их отсутствия страдают больные. Например, амитриптилин, который важен для больных депрессией, мы недавно исключили из перечня подконтрольных препаратов.

— Украина считается одним из лидеров по количеству наркозависимых на постсоветском пространстве, при этом, по мнению специалистов, проблема еще и в том, что у нас много скрытых наркоманов. Официальные цифры не всегда соответствуют реальной картине. Не могли бы вы привести статистику и ознакомить нас с оценками экспертов: сколько у нас на самом деле наркоманов?

— Согласен, статистика не всегда соответствует действительности. Я очень осторожно пользуюсь цифрами, потому что знаю им цену.

Иногда они отличаются в десятки раз, в зависимости от того, кто говорит. Хотя в определенной усредненной статистики мы стремимся приблизиться. Но нам надо очень хорошо проводить мониторинг, чтобы получить объективные цифры.Потому, если мы не знаем, кто по ту сторону баррикад, какие размеры угрозы, — с чем тогда бороться?

По материалам «zib.com.ua»